Виктор Старцев, художник и писатель Эвенкии

 

ек

Далеко-далеко ушло мое ясноглазое детство,

и с каждым годом оно удаляется от меня

всё дальше и дальше куда-то. И только моя

неугомонная память туда знает дорогу.

Эх, память, память, ну что ты со мной делаешь?!

 

 

ЗАИМКА

 

«Витя, сыночек, вставай, просыпайся!».

«Зачем, мама?».

«Надо ехать на заимку, там у нас коровы, кони колхозные, нам их надо кормить, поить».

«Мама, я уже проснулся, только глазки почему-то еще не проснулись, все закрываются и закрываются».

«Проснулся? Ну, давай будем одеваться, дорога длинная, нам бы к вечеру доехать до места».

«А на чем мы поедем?».

«На санях, конь уже запряженный стоит, нас с тобой дожидается».

«А папа поедет?».

«Папа обязательно поедет, он нас и повезет на коне».

«Я люблю на коне ездить, когда папа рядом».

 

Меня одели в заячью шубенку, на голову надели пуховую вязаную шапочку, а сверху еще мама обвязала меня всего своей теплой шалью. В просторную кошеву на самое дно уложили большую медвежью шкуру, матрац, одеяло. Меня посадили между подушками, а сверху накрыли одеялом и большим дедушкиным тулупом. Мама села рядом. Папа громко крикнул «Ну, милая, пошла». Лошадь тронулась с места, заскрипели полозья об снег и мы поехали. Мама мне говорила что-то. Слов разобрать было невозможно, да я и не старался что-нибудь понять. Лишь бы слышен был голос мамин. Когда я слышу мамин голос, мне ни чуточки не страшно. Под тулупом и одеялом стало тепло, я уснул. Потом я почему-то проснулся. Полозья саней скрипели по снегу, сквозь этот скрип я слышал голос папы и мамы, они о чем-то говорили. Рукой отодвинул край одеяла. Мимо медленно проплывал лес. Он был весь в снегу, как в белых шубках, похожих на мою заячью.

«Мама, а деревьям не холодно?».

«Нет, сыночек, они же вон в каких теплых шубах стоят».

«Мама, а почему солнышко за нами по веткам скачет?».

«Солнышко, сыночек, нам дорогу показывает».

«Солнышко хорошее?».

«Да, сыночек, солнышко хорошее, оно всем светит и всем греет, без солнышка нам бы было холодно».

Стало заметно темнее, сумрак опустился под заснеженной тайгой.

«Смотри, сыночек, мы уже приехали, вон, видишь, домики стоят, здесь будем жить до самого лета».

Домики были небольшие и стояли почти по самые окна в снегу, и на крышах домиков было много снега.

«Мама, здесь сказка живет, и мы с ней будем жить?».

«Будем, сыночек, жить, обязательно будем».

Папа сказал «Т-р-р-рр».

Лошадка и остановилась, почти у самой двери. В избушке было холодно и темно. Мама зажгла керосиновую лампу.

 «Сыночек, посиди здесь на стульчике, не раздевайся, сейчас станет тепло, и тогда мы все разденемся».

В печке что-то загудело, защелкало. Снизу, на железной дверке печки было несколько дырочек.

«Мама, смотри, солнышко в печку запрыгнуло и от печки пошло тепло, а из дырочек нам солнышко светит».

В избушке стало тепло и уютно, я снова захотел спать.

«Не спи, сыночек, сейчас покушаем, потом будешь спать».

 

На заимке жить было хорошо, весело. Я играл с Дамкой, катался на деревянных саночках с горки, смотрел в окно, как лошади шли на водопой у проруби и обратно. Еще у нас в избушке жили три щеночка и все черненькие. А еще, у нас жил зайчик Пушок, жил под койкой. Папа приносил ему из леса тоненьких прутиков, и он быстро их сгрыз, смешно шевеля носиком.

Иногда я видел из окна, как прилетали белые птицы и рассаживались по кустикам на берегу реки. Папа сказал, что это куропатки.

Морозы с каждым днем становились все сильнее и сильнее. Иногда из леса, особенно по вечерам, доносились звуки, похожие на выстрелы.

«Мама, а кто это в лесу стреляет?».

«Сыночек, это мороз ходит по лесу и бьет палкой по деревьям. Он, сыночек, сердится, он не хочет, чтобы весна пришла, тогда ему придется уйти из нашего леса».

Вечерами я смотрел за окно. Снег от лунного света искрился и был похож на сахар.

«Мама, а кто съел половину луны?».

«Ночь, сыночек, ночь скушала половину луны».

 

Зима прошла быстро. Я как то проснулся, а снег уже растаял. По речке поплыл лед. Льдинки кружились, ударялись друг о дружку и рассыпались, звеня, как маленькие колокольчики. Наступило лето. Вокруг заимки появилась зеленая трава и цветы. Сперва было много желтых цветов, а потом появились синие, красные.

«Мама, можно я цветочки нарву и принесу домой?».

«Можно, сыночек, только много не срывай, сделай из цветочков букетик, налей в баночку воды и поставь туда цветы, и они тогда долго не завянут».

Букетик из цветов стоял на столе. В нашей избушке стало уютнее.

«Витя, сыночек, ты, почему лежишь на траве, что ты там потерял?».

«Мама, а почему этот цветочек летает?».

«Это не цветочек, сыночек, это бабочка».

«Мама, посмотри, какая она красивая, как цветочек. А у бабочки есть глазки?».

«Есть, сыночек».

«А почему я их не вижу, они маленькие?».

«Да, сыночек, они у бабочки маленькие».

Я лежал на траве, а передо мной, на цветочке сидела бабочка и слегка, еле заметно, шевелила крыльями, а потом она улетела, я побежал за ней. Бабочка скрылась за кустами.

«Мама, бабочка улетела, она наверное чего-нибудь испугалась?».

«Может быть, но она обязательно прилетит, надо только подождать».

«Мама, кто-то скакнул из травки и куда-то спрятался».

«Это кузнечик, сынок».

«Кузнечик любит прятаться в травке?».

«Да, сыночек, в травке его домик, он там живет».

 

Я иногда тоже прятался в высокой траве, пусть меня поищет кузнечик или бабочка. Но они меня не искали. Меня всегда находила наша Дамка, и горячим языком успевала всегда лизнуть меня по щеке, прежде чем я успевал отвернуться от нее. Потом я стал замечать, что на деревьях стали появляться желтые листочки, исчезли цветы, трава стала бурой. Утрами туман долго стоял над рекой, иногда выползал на берег и укутывал прибрежный кустарник. Мама сказала, что пришла осень. Приехали два пастуха на конях и увели всех коров и лошадей в Куюмбу. С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Мы тоже стали собирать свои вещи. Я изо всех сил помогал маме и папе носить, что мог, в большую лодку, и самое главное, деревянные кубики, лошадку, вырезанную из дерева, и маленький пароходик с красной трубой. А потом мы поехали. Папа греб веслом, а мы с мамой смотрели на берег и на домики. Постепенно домики становились все меньше и меньше, а потом и вовсе спрятались в желтом лесу. А мама все смотрела и смотрела туда, где спрятались в лесу коровник, конюшня и наши маленькие домики, в одном из которых мы прожили целую зиму и лето. Папа греб веслом, лодка скользила по воде. И опять за нами по веткам прыгало солнышко.

«Мама, солнышко не хочет оставаться на заимке, солнышко с нами хочет в Куюмбу?».

«Да, сыночек, нам без солнышка никак нельзя, пусть оно будет с нами».

Я последний раз посмотрел туда, где осталась наша заимка. Но заимки не было видно. Только медленно мимо нас проплывал, одетый в цветной наряд осенний лес. На заимке я больше никогда не был.

Прошло девять лет.

«Сыночек, вставай, уже шесть часов, я корову подоила, надо ехать проверять сети».

«Мама, я уже встал, через пять минут буду готов».

На улице утренняя прохлада. Солнце светит, но еще не греет. Мы уселись в лодку. Я гребу веслами, мама на корме, за рулевого. Сначала ехали по Тунгуске, потом свернули в боковую речку. Устье реки Куюмба было спокойное. Зеленые кусты тальника свисали над водой. В спокойной воде отражалось, как в зеркале, небо, облака и зеленый кустарник. Было очень тихо. Ни одного дуновения ветерка. Мама стала прислушиваться к чему-то. Подала мне знак, чтобы я не гремел веслами.

«Сыночек, послушай».

Я стал прислушиваться. Было тихо, только откуда-то из чащи зелени слышалась трель птицы. Я не понял, что же услышала мама. Может, большая рыба где-то рядом всплеснулась, или зверь осторожно идет по лесу.

«Мама, что ты слышишь?».

«Слушай, сынок, как птица поет. Мы с тобой уже не одну весну здесь рыбачим, а она все поет и поет. Каждый год здесь по утрам поет, а я ее никогда не видела. Но, послушай, как она поет».

Я стал прислушиваться. Действительно, из глубины затопленного весенней водой кустарника доносилось пенье птицы. Птица начинала издавать сначала щелчки вперемешку со свистками, потом плавно переходила в серебряную трель и заканчивала на высокой ноте флейты. Через две-три секунды пение ее повторялось. Иногда серебряные трели длились больше обычного. Я стал внимательно всматриваться в густоту зелени, но птицы так и не увидел.

«Ну, что, сынок, давай проверим сети, да домой поедем».

«Мама, давай еще чуть-чуть послушаем, уж больно красиво поет. Как ты думаешь, мама, о чем она поет?».

«О жизни она поет, о жизни, ей хорошо на этом свете, вот она и рассказывает об этом».

Потом еще много раз мы приезжали сюда. Смотрели сети и слушали, как поет птица.

Прошло много лет. Ах, годы, годы, как вы быстро пролетаете. Одна снежная зима сменяет другую. На смену одному лету приходит другое. И так, без остановки, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Как бы я хотел хоть на миг, хоть на несколько дней, месяцев приостановить полет времени. Да, не в моих это силах.

 

Врач ушла.

«Ну что, мама, врач новый рецепт выписала. Я сейчас быстро в аптеку схожу, лекарство принесу».

«Ты знаешь, сынок, мне сегодня лучше. И голова не болит».

«Все будет хорошо, я сейчас новое лекарство принесу и дело на поправку пойдет».

«Я знаю, я чувствую, вот бы еще аппетит появился, и все бы было хорошо».

«Я сейчас чайник поставлю на плитку, да еще пельмени отварю, и мы с тобой обедать будем, а пока вода закипает, я тебе кое-что покажу».

 

Я занес в комнату несколько картин и стал развешивать их на стене так, чтобы было лучше видно их маме с койки.

«Дай я тебе повыше подниму подушку, удобнее будет сидеть и смотреть».

«Что это, сынок?».

Мама внимательно стала разглядывать рисунки.

«Дай-ка мне очки, я что-то плохо вижу».

Я подал ей очки.

«Сыночек, я начинаю припоминать, где-то я это уже видела когда-то, а вот где, не помню. Та-ак, ага, ой, Боже мой, сыночек, так это наша заимка. Точно, заимка. А вот и конюшня, и наша избушка, почти вся снегом засыпана. Дым из трубы идет. Две большие лиственницы, они, наверное, до сих пор стоят там. И наша Дамка рядом с тобой, и ты с деревянными саночками. А сколько снега-то, ой-ёй-ёй, на деревьях, на избушках. А искрится-то как! Да-а, зима. А вот и кони идут на речку к проруби, и моя любимая Звездочка. Это я ее так назвала, когда она родилась. А тут что? Уже лето. Это ты там по траве бегаешь за бабочками. А сколько цветов. Цветы, цветы, кругом цветы. И твоя белая, пушистая головка среди цветов, как одуванчик. А это? А это мы в Куюмбу на лодке плывем по Тунгуске. Уже осень. Как красиво! Мы плывем, а солнце за нами по деревьям скачет, как ты говорил. Я уж думала, что никогда больше не увижу нашу заимку, а вот как будто побывала там. Как хорошо! Сынок, а это ведь мы с тобой в Куюмбе на рыбалке. Ты только посмотри, как утром тихо на речке! А там что в кустах, что такое яркое? Птица? Сынок, это та самая птица, ты ее видел, а я ведь так ни разу ее и не видела. А ты видел. Какая она красивая. А как она пела, до сих пор слышу, как она поет. Вот теперь и я ее увидела, теперь я знаю, какая она. Не убирай картины, пусть висят».

 

Мама смотрела на картины, а по щекам катились слезы, мама тихонько плакала. Маленький кусочек ее жизни, ее молодости остался там, на старой заброшенной заимке, куда она больше никогда не сможет вернуться. В прошлое возврата не бывает.

 

Байкит, 1990 год

Назад к списку